- Как вам сегодняшний концерт? И когда вы приедете к нам еще?
- А мне-то что? Это как зрителям. Понравилось им или нет – это я не знаю, но, если зритель остался доволен, тогда все хорошо. Когда приеду еще – я не знаю, не занимаюсь планированием концертов: мне говорят – я еду.
- Вы совсем не общались с залом во время своего концерта, почему?
- На предмет чего мне с ним общаться?
- Хотя бы просто для установления эмоционального контакта со зрителями.
- Ну вот я подошел к микрофону. Что я им должен сказать? «Здравствуйте» - я поздоровался. Дальше что? «Хорошая погода»? Блин, ну это разговор ни о чем вообще. Я думаю, это несколько не мое амплуа: есть артисты разговорного жанра, которые выходят на сцену и разговаривают, а есть музыканты, которые выходят на сцену и играют. Я, честно говоря, с трудом представляю покойного Святослава Рихтера, когда он, отыграв одну часть фортепианного концерта, оборачивается к залу и говорит: «Ну а теперь – о погоде».
- А Борис Борисович Гребенщиков с залом разговаривает. О погоде в том числе.
- Борис Борисович вообще гений. Даже просто при упоминании о нем уже надо вставать. Он имеет право и играть, и разговаривать, и танцевать на сцене – он это заслужил.
- Расскажите о том, как была написана «Глупенькая песня»? Она была посвящена какой-то конкретной девушке?
- Да нет, просто был толчок – и песня написалась. В ту пору там не было конкретного персонажа – меня мои песни обычно потом догоняют. Как пророчества некие пишу, а потом оказывается, что напророчил сам себе.
- Так можно вообще начать бояться новые песни писать.
- Чем я, собственно, сейчас и занимаюсь.
- Вы смотрели «Забриски Пойнт»?
- Да, но не сразу – когда фильм только вышел, мне было семь лет. В более сознательном возрасте я его, конечно, смотрел, но при первом просмотре мало что понял, при втором – аналогично. Не знаю… саундтрек мне вот очень нравится, а сам фильм – видимо, я еще не дорос. Надо будет попозже посмотреть.
- Почему хиппизм у нас не прижился?
- Слушайте, я же не Михалков – это он может по этому поводу растечься мыслию по древу, а я стараюсь таких вопросов себе не задавать, потому что они все равно в пустоту, и никто на них не ответит.
- Во времена питерского рок-клуба рок-музыка несла в себе какое-то послание, или, как сейчас любят говорить, «месседж»: когда все было запрещено, протест против системы имел смысл. А теперь?
- Ну, протестовать против существующего режима было совсем не здорово: могли и по шапке дать.
- Войнович в одном из своих интервью говорил, что хорошей литературе нужна умеренно плохая страна…
- И он прав. К музыке это тоже относится.
- Вам, как рокеру, не скучно сейчас?
- Нет, мне же всегда чего-то не хватает: зимою - лета, осенью - весны.
- Настроение многих ваших песен («Сенсимилья», например, или «Такие дела») позволяет заподозрить в лирическом герое ваших текстов бунтаря. У вас было желание противопоставить себя «системе» таким образом?
- У меня было желание научиться получше играть – все остальное казалось второстепенным. Настроение моих текстов – это тоже второстепенно. Главное – правильно зажать аккорд, ради него, правильно зажатого, все и писалось. А текст – хрен с ним, равно как и какие-то высоты славы и прочее, все это весьма относительно.
- То есть, никаких идей из вашего творчества извлекать не следует?
- Да вы что, Боже упаси.
- Многие Ваши поклонники придерживаются обратного мнения.
- А это уже великая сила искусства.
- Не страшно с такой силой дело иметь?
- Не, мне не страшно. Я же все время вру. Вот и сейчас, может быть, наврал. Все равно те взгляды, которых я придерживаюсь – ни внутри меня, и никому, кроме меня, это не нужно. Чтобы понять это ярко, в картинках – нужно быть мной, а пересказывать – получится плоская однобокая картина, «люблю» - «не люблю», нафиг это нужно. Всем же наплевать на то, что, когда Стравинский писал «Жар-Птицу», у него страшно болели зубы, и он всю эту боль изливал в музыке. Мы же, когда слушаем, об этом не задумываемся…
- За годы существования группы неоднократно менялся ее состав. Как в дальнейшем у вас складывались отношения с покинувшими ее музыкантами?
- Да нормальные отношения. Я же их не рву – встречаемся, общаемся. Я ни с кем и не расставался, не ругался – какой в этом смысл? Мы точно так же можем работать вместе – пластинку вместе записать, например.
- У вас есть любимая песня из числа тех, что вы исполняете?
- Да, есть, их много, но большинство из них написано другими людьми.
- Как вам – слушать себя в записи?
- Я себя в записи вообще не слушаю. Пока запишешь пластинку, столько раз ее прослушаешь, пока сводишь, потом при мастеринге еще каждую песню раза по три минимум прослушаешь, и потом еще все вместе несколько раз прослушать надо, а уже тошно. Что я, враг себе, что ли? Вышла пластинка – и слава богу.
- А если вдруг в супермаркете поставят?
- Мне будет абсолютно наплевать: я просто «выключусь» от внешних звуков.
- Вы активно гастролируете. На нормальную «человеческую» жизнь время остается?
- Мало, к сожалению. Когда у меня появляется время «пожить нормально», я обычно просто валяюсь на диване, ну, или с младшим сыном играю во что-нибудь.
- Есть ли у вас хобби?
- Я собираю марки, причем уже очень давно. Еще я собираю виниловые пластинки, я заставил ими все, что только можно, и сейчас мне впору застрелиться, потому что сейчас начинают всплывать классные вещи, причем не перепечатанные, а оригинальные, в хорошем качестве. И я знаю, что приеду с гастролей, пойду в «Rock Island», и снова мне попадутся «винилы» группы, которые выпустили одну-единственную пластинку – и все, их нигде больше нет. Я же не удержусь, куплю – а у меня дома место закончилось.
- Что вы сейчас слушаете?
- Вчера я прослушал «двойник» очень хорошей венгерской группы «Омега».
- А читать вам нравится? Каких писателей больше любите?
- Я просто люблю хорошие книги: писатели же не барышни, чтобы их любить. Родину надо любить, а не писателей (смеется). А вообще, сейчас я читаю «Блокаду» Чаковского.
- В ваших интервью, кстати, не всегда понятно, как вы к Родине относитесь: то вы ее любите, то говорите – и рад бы любить, но особо не за что…
- А вот такой я интересный человек, противоречивый такой… весь. Это все во мне прекрасно уживается, и даже не конфликтует.
- Сейчас модно быть дауншифтером, как у Коупленда в «Generation X»: топ-менеджеры оставляют свои высокооплачиваемые должности для того, чтобы уехать куда-нибудь в глубинку выращивать овощи, а заодно – разобраться в себе. Вам никогда не хотелось бросить карьеру таким образом?
- Ну послушайте, так может сделать только совсем непатриот своей Родины. Родина дала мне высшее музыкальное образование, а тут получается, я плюну ей в лицо? Я думаю, я должен отработать этот долг. И я его отрабатываю.
- Можно тогда нескромный вопрос: как исполнение долга перед Родиной соотносится с выступлением «Чижа» на корпоративах? Многие «служители искусства» считают зазорным для себя давать концерт для «жующих».
- Абсолютно нормально это соотносится, все же взаимосвязано – на корпоративах тоже люди, слушатели. Если какая-то фирма отмечает свое трехлетие, и люди, которые делают поэлитиленовые пакеты, захотели нас послушать, – что в этом плохого? Тем более что жуют они без нас: мы вышли на сцену, они выходят и танцуют, и сподвигнуть их к этому – наша задача как артистов. Это наша работа, в частности, это мой заработок: на эти деньги живу я, живут мои родные. Люди приходят на наш концерт, и какая разница, где это происходит: мы отработаем на корпоративе так же, как и на стадионе.
- Почему же вы тогда во всех интервью говорите, что не любите «квартирники»?
- Да просто не люблю и все. Видимо, у меня в жизни прошел тот этап, когда я играл на «квартирниках», поднадоело все это в одночастье. Я вроде и понимаю, что квартирник – это весело и здорово, но играть в этом формате мне как-то не хочется.
- Есть ли у вас какие-то нереализованные желания или планы?
- Плавать хочется научиться нормально. Есть, конечно, надежда, что меня научит плавать мой младший сын, но слабая – предыдущие-то дети не научили. Открою маленький секрет: он в свои три года уже научился плавать, так что «учиться вместе» мне уже поздно – опять упустил момент.
- А в плане творчества?
- Да все остальное фигня, на самом деле. Вот научусь плавать – буду искать место, где мне могли бы вынуть легкие и вшить жабры. Чтобы я, как ихтиандр, ушел в море, а на берегу стояли бы особо стойкие ребята из числа любителей нашей музыки, и кричали бы «Чиж! Чиж!», и только прибой был бы им ответом, и где-нибудь вдали я дудел бы в раковину. Здорово? Это не я придумал, это Беляев написал…
Любава Новикова