- Сергей, расскажите, с чего началась ваша карьера вокалиста, когда голос прорезался?
- В три года моя няня научила меня петь романс про чайку: «Шутя, ее ранил охотник безвестный, не глядя на чайку, он скрылся в кустах» – это был жестокий романс. Мне было очень жаль чайку, и не нравилось, что все смеются, когда я это пою – я-то чуть не рыдал. Пел громко и противно. Когда уже начал работать с группой, выяснилось, что петь не умею совершенно, и, когда загубил песню на альбоме «Двери! Двери!», в ужасе отправился к педагогам. Сейчас время от времени беру уроки вокала, фальшивить не перестал, правда, но жалоб на концертах по поводу того, что не слышно слов, уже нет.
- Ваши альбомы становятся «тяжелее», или это обманчивое ощущение?
- Мы потихоньку учимся записываться, и саунд становится современнее. Некая разница была между боле ранними и более поздними альбомами связана с тем, что наш первый звукорежиссер любил музыку 70-х, и в этом духе сводил материал – звук получался более бархатистый и мягкий.
- Как написали «Туркестанский экспресс»?
- Я лежал на даче на чердаке и написал ее нечаянно. Образный ряд появился из рассказа одного моего знакомого (он ездил в среднюю Азию на крыше вагона), а еще я вспомнил, как сам ехал из Павлодара в Москву.
- Все Ваши песни одинаково легко соглашаются жить в электрическом звуке? Никто не сопротивляется?
- Дело в том, что, когда ты делаешь акустическую вещь, то все аспекты, связанные с ее электрическим воплощением, предусмотреть невозможно. Когда идет работа над электрической версией (и это касается не только моих песен - мы много занимаемся материалами других музыкантов), достаточно часто решение бывает, на первый взгляд, парадоксальным, и автор начинает тупить, говорить, что он совсем не то имел в виду. Но с годами мы научились преодолевать это «торможение»: нам удается развернуть и реализовать вещь в таком неожиданном ракурсе, что автор, в конечном счете, узнает свою вещь - просто он не предполагал, что она может так звучать.
- Как сочетаются даосские, языческие, магические мотивы с Вашей православностью?
- Абсолютно гармонично. Язычество по всему миру было адаптировано высокими религиями и вошло как некий базис в их тело. Были конфликты, но, по большому счету, вся языческая культура как составляющая вошла в высокие религии, это корни, то, что никому не чуждо. Если мы посмотрим на христианский храм, там все элементы, используемые в декоре, языческие. Кисти винограда и другие элементы языческих культов, символизирующие плодородие, символы умирающего и воскресающего бога – не были отвергнуты. И, если человек живет в высокой форме религиозного сознания, он вполне способен осознавать языческие основы. А вот попытки возродить язычество с нуля – бегать обниматься с дубом, прыгать через костер - это ересь и глупость. Ролевая игра, а не религия.
- А если человек так себя ощущает?
- Пусть едет в Туву и встречается с настоящим шаманом. Ищет язычество там, где традиция не пресечена. Там, где она умерла, бессмысленно возрождать друидов - их нет, и никто о них не помнит.
- Существует выражение «посланник – это послание». Вы отождествляете себя с Вашими песнями?
- Они все берутся не с потолка - это каким-то образом преломившийся жизненный опыт. И тут нет тайн и секретов, мы просто занимаемся искусством. И всегда, если искусство было подлинным, через него проникали некие более высокие порядки бытия. То есть, мы своего рода привратники – ленивые, нерадивые, но, если нам со скрипом удается отворить ворота, какой-то свет проходит через то, что мы делаем.
- Вы верите во вдохновение. Но, если текст не совпадает с вашим мировоззрением, вы его переделываете?
- Во вдохновение верить не надо, оно просто случается. Ни в коем случае не переделываю, потому что это совершенно пагубный путь: подтягивать творчество под мировоззрение - значит убить его. Если нечто рождается, нельзя препятствовать. Твое обыденное сознание может не вмещать того, что из тебя выходит, и может испугаться, но останавливаться нельзя. Я помню, что страшно боялся, когда написал «Убить свою мать», и пришлось собрать себя в кулак, чтобы песня прошла. Когда такого рода максимы вылетают, это поначалу пугает. Слава Богу, я не поддался искушению. И Дима Аверьянов, написавший «Наша Родина – СССР», которую мы поем, тоже не поддался: он ненавидит СССР люто, и был в шоке, когда из него вывалилась эта строчка. Но ему хватило мудрости не воспрепятствовать происходящему. И получилась вещь, которая намного выше какого-либо узкого понимания.
- Как вы думаете, мы можем вернуться в ту атмосферу, которая была в «совке»?
- А мы и не уходили. Кстати, «совок» - всемирное явление. Где-то больше, где-то меньше. Во Франции его много. Это ползучая гадость, у нас она на секунду откатилась, но сейчас возвращается. Противостояние художников и власти осталось, гайки закручиваются по всему миру, цивилизация идет полным ходом в 1984 год. И, я думаю, у них все получится.
- Что для вас первично – музыка или текст?
- В силу нашей профессии у нас достаточно прокачаны мозги, чтобы воспринимать произведения коллег во всей их полноте. Мы слышим одновременно и музыку, и текст, и кто, как и что играет. Вся наша печаль в том, что далеко не все способны так воспринимать музыку. Но мы стараемся, по возможности, нести культуртрегерскую миссию.
- У вас есть официальный сайт и там имеется интересная страничка: «Знает ли Сергей, в чем смысл жизни?» И ответ: «Нет, не знает». Правда не знаете?
- Это из категории вопросов, которые имеет смысл задавать себе всю жизнь. Вербального ответа не существует, но, если перестанешь спрашивать себя, жизнь прекращается, ты останавливаешься.
- Вас воспринимают как мессию. Вы относитесь к себе столь же серьезно, как и ваши слушатели?
- Я никогда не относился к себе серьезно, но всерьез отношусь к своему мнению, как-то так. Угрюмости и сосредоточенности на самом себе нет.
- В группе бывают конфликты?
- Мы живые люди, и у нас есть недостатки, а потому возникают и конфликты. Но мы стараемся учиться на собственных ошибках, осознавать собственную неправоту. Поначалу были страшнейшие баталии, но чем дальше, тем больше мира в группе. Сейчас уже 10 лет вместе, понимаем друг друга с полуслова.
- Будет ли в Нске концерт полного состава «Оргии праведников»?
- Сложность только в одном – большие концертные структуры с нами не работают. Чаще всего нашими выездами занимаются инициативные энтузиасты на местах. Им давно бы надо воспеть славу, потому что это герои невидимого фронта. Бывает, что и влетают люди, если не получилось собрать народ на концерт, ведь это всегда финансовый риск. На одних билетах можно разориться, да и еще есть гонорар музыкантам – он не заоблачный, но все-таки есть. Наша бы воля - мы бы ездили.
- Что слушаете?
- Я стараюсь ничего не пропускать. Сейчас назову четыре группы, но это не значит, что мне не нравятся еще сотни других. Очень близки мне и группе по духу Muse, My Chemical Romance, Slipknot и Rammstein.
- Какой разброс.
- Это стилистический разброс, но не духовный. У всех перечисленных групп присутствует определенная общность сознания, общность методики, скажем так. Они подают разные блюда из разных компонентов, но отношение к тому, что делают, у них одинаковое. Я могу долго рассказывать, что это за прием: вкратце – вот классическое искусство, особенно искусство модерна, характеризуется тем, что есть ходульный избитый образ – клоун, который рыдает под маской «ликующий-сияющий», это еще Пугачева пела – «но слез моих не видно никому». Так вот, эти группы придумали следующее: это клоуны, на которых надеты рыдающие маски, а под этими масками они рыдают. Они изображают то, что по-настоящему испытывают – это отчаянный холодный и бескомпромиссный акт искусства и смерти на сцене.
Сейчас Сергей Калугин и «Оргия Праведников» готовят презентацию четвертого студийного альбома «Для тех, кто видит сны. Vol.1». Первый концерт состоится в московском клубе «Точка» 19 февраля. Надеемся, что весной он доедет и до нас.